Может быть — завтра - Страница 22

И тут впервые, с автомобилей, еще не совсем веря, услышали неясные, жуткие слухи: война.

Не поверили, но сразу точно холодом заморозило от этих слов.

Замолкли смех, шутки. Быстро в тишине наполнялись машины.

Напряженность сковала толпу. Даже веселый Ключенко, который категорически не верил, зябко ежился в машине.

Ветер бил в лицо; машины прыгали по камням, люди в темноте отчаянно цеплялись за борта, напряженно допытываясь друг у друга: правда ли, верить или нет… нет..

Полным ходом свернули с шоссе, проехали редкую елочную изгородь и выкатились на аэродром.

Теперь сомнений в том, что произошло что-то важное, не осталось.

Весь аэродром был по-жуткому нервно оживлен…

Двери ангаров были распахнуты. Аэродромные в брезентовых куртках суетились во всех концах, таща баки с бензином, запасные части, камеры, покрышки, меховые костюмы и обоймы патронов.

Все запасные прожектора шипели на вышкам, освещая дрожащим светом бегущих людей.

А там, в темноте, за стартовой чертой, далеко вытянулись ряды блестящих машин, по шести в ряд.

Красные хвосты 2-го отряда, как всегда, стояли справа, во второй линии.

Звонарев заметил первым.

— Наши, придержи, — дернул за плечо шофера.

Машина замедлила ход. Облеплявшие ее летчики кубарем скатывались вниз, разбегаясь по своим самолетам. Быстро бежали втроем мимо машин, к своему отряду.

Вот командирский «Рыбак-черноморец», в крыло ему «Ловец Байкала», третий «Работник Волги», все еще пустые, четвертый — их «Подарок Каспия».

С одного взгляда убедился, что все готово к полету.

Поперек гондолы меховые костюмы, у толстых колес обоймы патронов, ящик снарядов — для «Гочкиса».

Рядом — пустые бидоны от бензина, и моторист, стоя на колесе, завертывает крышку бака. Первый раз остановившись после стремительного бега, все трое накинулись на него:

— Ну, что Митька, как дела, что случилось?

Моторист помедлил, спрыгнул вниз, нервно облизнул губы и, точно боясь, тихо, растерянно повторил то, что они слышали:

— Не знаю. Говорят, война с поляками.

И снова от коротенького слова дунуло холодом, растаяла последняя беспечность. Вытянувшись, насторожились все.

Взгляды всех троих скрестились без слов.

— Так вот она, война, — вздохнул Гурьев. Точно не веря, оглянулся кругом.

И сразу до боли ясно почувствовал в себе что-то новое…

Аэродром, машины, знакомые лица механика, Ключенки стали не такими, — новыми, значительными, четкими.

Не спеша, размеренно, точно не сам, натягивал костюм.

Шутка ли — война? Сразу, без всякого подъема, порыва, вдруг идти убивать.

Пять минут назад сборы в театр, шутки, все такое обыденное, и сразу, без перехода, вой сирены, ветер, свет прожекторов, блеск машин и, может быть, смерть где-то здесь, близко.

Так быстро, неожиданно все свершилось, ломая все привычные представления, что не могло охватить сознание. Бестолково мотались люди, махая руками, сталкивались друг с другом, пытаясь сказать что-то важное.

Пробежал со свертком карт озабоченный командир отряда, на ходу отмахиваясь от вопросов. Выскочил откуда-то сбоку, в полузастегнутом шлеме, толстый Доброхотов, пилот «Ловца Байкала».

Путаясь в меховом костюме, говорил никому не нужное о том, как сидел дома, пил чай, вдруг жена говорит: «Петя, никак сирена».

Прибежали, запыхавшись, пилот и наблюдатель с «Работника Волги» и жадно набросились с вопросами. Но, кроме слова «война», никто ничего не знал. Люди быстро, механически делали привычное дело.

Гурьев, как все, попробовал мотор, Звонарев проверил все гайки, Ключенко пушку, спуски бомб, пулемет…

Стало хуже, когда окончилась работа. В меховых костюмах было жарко. Неизвестность томила.

А между тем рядом уже началась работа.

Стоявшая эскадрилья артиллерийских машин снялась, и отряд за отрядом ушла в воздух. Ушел за ними отряд тяжелых бомбовозов.

Дали старт 20 машинам газовой эскадрильи, и они, тяжело жужжа, рулили на линию, когда из дежурки вышли, наконец, начальники отрядов истребительной эскадрильи.

Зоркие глаза летчиков издали разглядели командира своего отряда.

Вытянувшись из кабин, напряженно смотрели, как он бежал, тяжело переваливаясь в полетном костюме, издали махая своим.

Не добежав шагов сто, задыхаясь, крикнул:

— Запускай моторы! Есть задание. Летчики отряда, ко мне!

Быстро из кабин выскакивали летчики. Плотным кольцом окружили командира.

Голос командира тихо звучал из середины, и напрасно прислушивались, вытягивая шеи, оставшиеся в самолетах механики.

Командир говорил коротко, дорожа каждой минутой.

— Товарищи, 35 минут назад, когда мы ничего не знали, польский флот прошел над нами на Москву. Московские эскадрильи выйдут ему навстречу и попытаются задержать. Мы должны поддержать их. Наша задача — догнать поляков. Три отряда эскадрильи, из которых наш — ведущий, идут на семь тысяч, охраняя эскадру от нападенья в пути. Тайна полная; до боя радио не пользоваться…

— А теперь, братва, — добавил он просто, — давай попрощаемся. Служили вместе и умрем вместе. Потому, скрывать не стану, гроб дело. На победу надежды нет. Велено только задержать, во что бы то ни стало…

На мачте стартера замелькали сигналы: «2-й истребительный отряд — на старт».

Быстро разбежались летчики. Загудели моторы.

— Ну что, брат? Куда? — набросился Звонарев, не успел Гурьев впрыгнуть в кабину.

— На Москву поляки прошли, — догонять.

— А, пся кревь. Насыпем панам, — фанфаронил Звонарев, возясь внизу у мотора. Молодецки налег плечом на винт, крикнув: